В целом, участники заседания отмечали, что Верховский выступал на этом заседании Предпарламента, видимо, волнуясь, повышая время от времени голос. Там, в обстановке государственного учреждения, манера военного министра говорить, «специализировавшегося, очевидно, на митинговых впечатлениях»149, произвела совершенно иное впечатление, чем в Совете рабочих и солдатских депутатов, мешала завоевывать сочувствие аудитории. Время от времени речь прерывали аплодисментами, чаще всего слева, но все время чувствовалось скептическое отношение аудитории к его митинговой манере.
Морской министр Д.В. Вердеревский, в противоположность военному министру, говорил совершенно просто, без всякой аффектации, без искусственных повышений и понижений голоса, «вообще без манер провинциального митингового оратора»150. Он подкупал своей искренностью и хотя не обладал никакими ораторскими талантами, имел, несомненно, значительно больший успех, чем его предшественник.
Адмирал Д.В. Вердеревский, сменивший на трибуне военного министра, стремился кратко, но правдиво изложить положение дел на флоте. Цифры, характеризовавшие материальное состояние флота, в открытом заседании не оглашались. Их министр намеревался изложить в комиссии по обороне.
Центр интересов в тот период был сосредоточен в Балтийском море. Балтийский флот, с начала войны поставленный перед чрезвычайно ответственной задачей защиты подступов к столице от превосходящего в силах противника, исполнял свой долг весьма умело. За время войны были созданы укрепленные позиции, отлично оборудованные. Флот тренировался непрерывными выходами в море под руководством опытных специалистов, отдавших всю свою жизнь организации флота. В материальном снабжении Балтийский флот тогда не испытывал затруднений, «так как было мало боевого расхода. Но сейчас мы находимся перед угрозой, что, благодаря крайнему понижению производительности наших заводов — казенных и, в особенности, частных, — ремонт флота, если на этих заводах не произойдет коренного изменения, будет поставлен под весьма большой вопрос. Я надеюсь, что появление немецких сил на море, может быть, объяснит тем рабочим массам и организациям, от которых зависит поднятие боеспособности нашего флота с точки зрения материальной, что промедление каждого часа в работе и уменьшение работоспособности заводов, хотя бы на несколько процентов, — представляет собою явление грозное»151. Вину за создавшееся положение Вердеревский возлагал не только на организации и рабочих, но и на процветавшую анархию. Заводы с каждым днем получали все меньше топлива, флот терпел лишения от нерегуляр
151
ного подвоза заводами металла и угля, наглядно свидетельствуя, насколько велика была переживаемая тогда разруха.
Самым центральным и критическим для жизни флота Верде-ревский назвал вопрос о сокращении личного состава. Он отметил, что разрыв, произошедший между командным составом и матросами, также, как между командным составом армии и солдатами, носил на флоте более трагический по своим последствиям характер. Можно было расформировать полк и на месте его создать другой. Расформировать же команду броненосца, изучившую сложные механизмы, возможности не было. Поэтому старались сохранять имевшееся в наличии, изыскивать такие средства, которые, не разрушая команды, сплотили бы, наконец, в единое целое офицеров и матросов, так как без спокойствия во флоте и дружной работы личного состава нельзя было достичь боеспособности флота.
Революция застала флот разделенным на две главные группы: ревельскую и гельсингфорскую. В Ревеле во время революции не только не наблюдалось вражды к офицерам, но, благодаря деятельности новых, быстро сорганизовавшихся выборных комитетов и тесному сотрудничеству с ними офицеров и начальников, не было никаких эксцессов. С самого начала революции флот содействовал внесению порядка и тишины в городе.
В Гельсингфорсе дело протекало совершенно иначе. Основной причиной произошедших там ужасов стала обычная для старого режима привычка скрывать от командных масс правду. По причине такого сокрытия истины от команд в первые дни революции между командным составом флота и матросами в Гельсингфорсе пролилась кровь, не вызванная никакими действительными причинами. Ничего органически противоположного друг другу между офицерами и матросами не было, — считал морской министр. Комиссары свидетельствовали, что никаких контрреволюционных выступлений на флоте со стороны офицерства не было. «И если между офицерством и матросами до сих пор лежит пропасть, то это — пропасть, на дне которой лежит беспричинно пролитая кровь. Для того, чтобы заполнить эту пропасть, нельзя применять обычных способов, а без заполнения ее флот, безусловно, погибнет»152.
Воссоздание дисциплины на флоте было так же необходимо, как и в армии, только путем отсутствия угроз и насилия. Чувство собственного достоинства, сознания гражданина, защищавшего свою родину, во флотской массе продолжало жить. Корабли и отдельные части доблестно сражались.
Позиция адмирала М.В. Вердеревского по вопросу об отсутствии дисциплины отличалась яркой спецификой. Он утверждал, что взаимное доверие между матросами и офицерами подлежало разрешению своими специальными особыми мерами. «Дисциплина
152
должна быть добровольной. Надо сговориться с массой и на основании общей любви к родине побудить ее добровольно принять на себя все тяготы воинской дисциплины, так как к этому ее обязывает необходимость спасти страну, иначе ввергаемую в величайшую опасность <...> Необходимо, чтобы дисциплина перестала носить в себе неприятный характер принуждения, необходимо потому, что только добровольная дисциплина создаст в наших условиях истин-ных героев» .
Впрочем, Вердеревский все же допускал, что отдельные нарушения порядка не смогут оставаться безнаказанными в условиях добровольной дисциплины. Поэтому во флоте, как и в армии, проектировались дисциплинарные суды. Согласно проекту морского министра, ввиду особой обстановки флота, офицеры подвергались только единоличной власти начальника. Иначе создались бы дурные страсти, потому что судить начальника подчиненным не надлежит. Заканчивая свою речь, он отметил: «Я надеюсь, что меня поддержат широкие матросские массы, и те остатки чисто демагогических крайних приемов, которые еще остались у некоторых частей, уступят в ближайшем будущем место разумному, честному и сознательному отношению матросских масс к своему долгу»154. Оценивая в целом весьма позитивно выступление Д.В. Вердеревского, участники заседания отмечали, вместе с тем, что в его словах о «добровольной дисциплине» было, однако, много маниловщины155.
Совет республики постановил приступить к обсуждению разъяснений военного и морского министра в специальном заседании. Военный и морской министры в открытом заседании не могли, конечно, нарисовать полной картины состояния обороны страны, но и то, что они сказали, давало картину чрезвычайно определенную.
Еще больше раскрыл положение дел бывший верховный главнокомандующий генерал М.В. Алексеев, произнесший небольшую, но очень содержательную речь от имени группы общественных деятелей. В его спокойном сдержанном тоне не было никакой театральности, и, тем не менее, эта речь была выслушана с огромным вниманием и произвела большое впечатление.
Генерал Алексеев считал, что Россия переживала невыразимо тяжелое время не только потому, что силы ее расстроены. Был нарушен дух народа, его воля. Распространилась пагубная психология, в основе которой — убеждение, что войну Россия больше вести не может, прежде и больше всего нужен мир, что все вообще, а на фронте.в особенности, донельзя устали. На этом строилась тогда вся государственная работа, окончательно расшатывая волю всего народа и энергию отдельных лиц. Даже наиболее сильные духом и энергией были готовы признать безнадежность создавшегося положения и прийти к выводу, что Россия вынуждена заключить мир.
153
Алексеев предлагал русскому народу, прежде всего, ответить на вопрос: возможен ли для него мир, какой ценой он может быть куплен и даст ли он то, о чем так мечтали ослабевшие духом и жаждавшие окончания тяжелой борьбы. «Беспристрастная оценка положения скажет, что немедленное заключение мира явится гибелью России, физическим ее разложением, неизбежным разделом ее достояний и уничтожением работы поколений трех предшествовавших веков. Купленный такой тяжелой ценой мир не улучшит нашего экономического положения, не восстановит нашего расстроенного хозяйства, не даст нам хлеба и угля, не облегчит нам тяжести личного существования не только в ближайшем будущем, но и в более отдаленном будущем. Наоборот, мы станем тогда в полной мере нищими, сделаемся рабами и данниками более сильных народов и, в конечном результате, мир немедленный или скорый разрушит Россию, как государство, выведет ее из сонма великих держав, имеющих голос и власть решать европейские вопросы, и погубит остатки нашего народа и в духовном, и в экономическом отношении»156.
Бывший верховный главнокомандующий считал, что только стремление к спасению жизней и дань упадку духа некоторой части русского народа, вследствие пагубной пропаганды и агитации, вынуждали смотреть так безнадежно на создавшееся положение и стремиться к миру. Исследуя вопрос без предвзятости, он пришел к выводу, что Германия точно так же истощена и держится исключительно силой своего народного духа, дисциплиной. Подсчет средств врагов Германии, их решимость, общее настроение, приводил генерала Алексеева к утешительному выводу — Россия может, если захочет, пережить дни своей слабости; она получит помощь от своих соседей. Необходимо было только воскресить дух народный, пробудить в нем жажду независимого существования, светлого будущего. Требовалась решимость работать, наметить ясную и определенную программу возрождения российской армии.
Алексеев оценил военно-стратегическое положение России как крайне тяжелое. «Недавно мы пережили новый удар на фронте — потерю Эзеля и прочих островов и внутреннего водного пространства. Из пережитых ударов, по своим стратегическим результатам, это может быть наиболее чувствительный, и только, может быть, лишь то равнодушие, с котором мы встречаем уже удар за ударом, скрывает от нас тяжесть пережитого нами. Нам приходится собирать новую армию на путях от Балтийского побережья к Ревелю, Нарве и Петрограду. Создать новые силы мы не можем. Мы должны набрать эти силы с других точек фронта и неминуемо ослабить его. Это ослабление нам нужно возместить прочностью армии»157.
154
Генерал М.В.Алексеев остановился на тезисе военного министра о том, что российская армия существует и представляет собой реальную силу. Призывая не увлекаться обещаниями и не успокаиваться относительно надежной защиты родины на фронте, оратор говорил прямо и откровенно, что армия пока тяжело больна и наибольшей проблемой является расшатанная дисциплина. Однажды разрушенную дисциплину вернуть трудно, так как сама она в ряды армии не вернется. «Масса, вкусившая сладость неповиновения и невыполнения оперативных приказов, вкусившая сладость полной праздности, погрязшая в стремлении и идеях скорейшего заключения мира, который якобы придет сам собою, стремящаяся в лице каждого почти борца к спасению жизни, — представляет явную опасность. До тех пор, пока эти недруги наши не будут сломлены, мы не можем сказать, что наша армия представляет из себя здоровый организм, способный вести дальнейшую борьбу. К сожалению, пропаганда мира в армии не только продолжается, но и делает успех. В армии есть масса отдельных людей, отдающих себе отчет в пагубности этого пути, но они бессильны перед массой: здоровое начало душится массой»158.
Говорили и о том, что недостаток дисциплины будет возмещен энтузиазмом и порывом вперед. Алексеев призывал отказаться от этой мысли — 18 июня показало, что нет этого энтузиазма, нет порыва. С этим приходилось считаться и стремиться к поиску других путей оздоровления армии. Тезис о том, что российская армия в результате реформ последних месяцев стала самой свободной армией в мире, генерал Алексеев предлагал дополнить уточнением, что она являлась еще и самой неискусной из всех боровшихся в то время армий. «Войска перестали работать, они перестали учиться. Проверявший недавно в одной из армий боевую подготовку частей выразился, что ни одна рота, ни один батальон не выказали уменья вести бой. Многие роты и многие батальоны, назначенные для осмотра, совершенно не пожелали выйти и показать командированному лицу, что они знают и что они умеют»159.
Отсутствие войсковой работы отразилось также и на подготовке унтер-офицеров и специалистов. Четыре года домой отправляли наиболее недовольный и бунтующий элемент. Вместе с тем увольнялись самые знающие унтер-офицеры, а подготовка новых либо совершенно отсутствовала, либо давала армии людей малоопытных, не способных служить помощниками офицеров. Кадровых офицеров было мало, а события последних дней августа еще больше уменьшили их число. Алексеев говорил, что приходилось иметь дело с молодежью, прошедшей сравнительно недолгий путь подготовки и обучения. В прежнее время для такой молодежи создавались в тылу подготовительные курсы. Теперь таких курсов
155
уже давно не существовало или на них не достигались поставленные цели. На отсутствии преемственной подготовки отражалась быстрая смена начальствующих лиц, в особенности командующих армиями. Но превыше всего армия страдала нравственно, готова была при случае покинуть окопы и уйти в тыл.
Генерал Алексеев высказал убеждение в том, что масса такого решения не примет и исполнит свой долг. Он признавал жажду жизни, «шкурный вопрос» преобладавшими в то время. В массе уснуло понятие о чести, долге, об элементарной человеческой справедливости. При расшатанной дисциплине, отсутствии энтузиазма, сильно пониженной боевой подготовке было неудивительно, что российская армия во всех последних боях не выказала той степени устойчивости, к которой она была способна всегда, не исключая и самых тяжелых дней 1915-1916 гг. Предстояло спасать положение.
События последних дней августа увеличили недоверие к командному составу и офицерам до опасных пределов. «Нередко нам говорят: оздоровите тыл, заставьте его работать, и тогда армия воскреснет. Но возможно ли тыл привести в порядок без прочной вооруженной силы? Разве можно это сделать при помощи отрядов, формируемых по распоряжению местных органов? В руках Временного правительства должна быть прочная вооруженная сила, решимость пускать эту силу в случае надобности и ввести порядок во что бы то ни стало. Это подсказывается необходимостью спасения родины. Иначе получается какой-то заколдованный круг: оздоровите тыл, будет здоровая армия, с нездоровой армией нельзя оздоровить тыл»160.
Армия не могла ждать спасения от тыла. Она должна была приступить к энергичной, решительной работе в своих собственных недрах, без колебаний. Правительство, имея в виду только великую цель, находя нравственную опору в обществе, справилось бы с этой задачей. Без решимости и готовности многое поставить на карту достичь этой цели было уже нельзя. Слишком много упущено времени, расшатаны устои армии, чтобы их можно было оздоровить и восстановить мерами ординарными.
Относительно озвученной в тот же день программы военного министра Алексеев отметил, что она была начертана еще в июле, но с тех пор из нее почти ничего не проникло в армию. Все сказанное военным министром стало бы хорошо тогда, когда можно было бы прочесть сами законы, положения, уставы, которыми бы руководствовалась армия. До тех пор об этой программе нельзя было сказать ничего конкретного, только поддержать. Однако важны не красивые программы, — считал бывший верховный главнокомандующий, — а разработка всех этих вопросов и затем настойчивость в их осуществлении.
156
Далее генерал М.В. Алексеев перешел к не менее тяжелому вопросу о старых кадрах, оказавшихся не у дел. Свыше 10 тыс. офицеров были выброшены из армии. «Ими нужно воспользоваться. Мы не можем таким драгоценным материалом пренебрегать только потому, что мы считаем их приверженцами старого режима или ненадежными для новой жизни. Дайте возможность показать, что они сердцем и душой являются вполне надежными сынами своей родины»161.
Не менее важным был продовольственный вопрос, тесно связанный с вопросом о транспорте. В осенние месяцы Россия вступила с ничтожным запасом топлива, грозившим остановкой движения на железных дорогах, затем — доставки продовольствия в армию и в большие города. Нельзя рассуждать, — говорил оратор, — что чем хуже, тем лучше. Эту опасную сторону народной жизни следовало урегулировать. Никакая посылка особоуполномоченных в этом помочь не могла. Требовались сила и решимость, ясная цель во что бы то ни стало доставить необходимое количество угля. «Борьба за победу, за спасение России, за оздоровление армии должна стать нашей задачей, нашей целью. Совет республики без различия верований должен отдать себя на служение этой великой идее, пробудить силу своего слова и дела в сознании русского народа и напомнить сынам народа, призванным в ряды армии, что они должны исполнить свой долг. Устали и наши враги, устали и наши союзники. Однако в них не сказалось той слабости духа, которая заразила только русский народ. И у тех, и у других преобладает решимость и сознание ответственности перед будущим своей родины. Пусть все дряблое, не имеющее решимости жертвовать собой сойдет со сцены, пусть смолкнет проповедь мира во что бы то ни стало. Пусть русский народ заклеймит наименованием изменников всех тех, кто толкает его на путь позора, рабства, самоуничтожения. Иначе смерть русскому народу»162. Эта заключительная фраза речи Алексеева вызвала шумные аплодисменты справа.
После М.В.Алексеева говорил Ю.О.Мартов (Цедербаум). Его речь, по свидетельству очевидцев, поразила всех своей несерьезностью163. Выступив с ретроспективной критикой всей политики правительства в военных вопросах, он доказывал, будто вся беда в том, что буржуазия хотела сделать армию орудием своих классовых интересов. Прежде всего, Мартов пытался оспорить тезис правых о том, что нынешнее состояние армии стало результатом работы революционной демократии. Утверждал, что революция застала уже готовыми массовые дезертирства, другие явления потери устойчивости и организованности армии. Мартов цитировал Николая Романова, считавшего, что побеждать может только та армия, которая в тылу является силой, готовой подавить народное движе
157
ние. В зале справа раздались возгласы: «Анархия — не народное движение».
Оратор отвечал, что царизм обладал силой, способной подавить движение, названное анархическим, но это не давало ему возможности побеждать на внешнем фронте. Поэтому меньшевики-интернационалисты критически относились к проектам оздоровления армии, начинавшимся с восстановления ее способности охранять внутренний порядок. «Ведь никто иной, как члены бывшей Думы Родзянко и Милюков обращались в февральские дни с речами к солдатам и офицерам, пришедшим к Государственной думе против воли командного состава и вопреки его приказаниям. Этим было положено начало тому процессу, который с неудержимой логикой развивался. В пристрастной полемике часто напоминали приказ № 1, в котором видят начало всех нынешних бед. Но я напомню, что до приказа № 1 был опубликован другой приказ, подписанный временным комендантом Петрограда бароном Энгельгардтом. Этот приказ предписал разоружать вооруженных офицеров, а в случае сопротивления не останавливаться перед расстрелами»164.
Ю.О. Мартов считал, что каждый политический деятель должен был понимать в февральские дни, что не может быть политического переворота в стране, который не расшатал бы организацию армии вообще; на место старой организации, пропитанной одним началом, нужно было быстро поставить организацию, проникнутую началом противоположным. Революционная демократия пыталась ответить на этот вопрос конкретным планом реорганизаций. Однако часть общества, участвовавшая с демократией в ниспровержении царизма, по мнению интернационалистов, со второго дня революции поставила впереди общенациональных интересов свои частные классовые интересы, и в частности — вопрос о сохранении во что бы то ни стало армии, как орудия охраны и защиты ее классовых интересов. «Немногие из вас знают, что еще и теперь есть города на фронте, в тюрьмах которых сидит до 3 000 человек членов комитетов, которым до сих пор не предъявлено никаких обвинений. (Я имею в виду минскую губернскую каторжную тюрьму.) Рядом с этим для того, чтобы прикрыть поход, подготовлявший корниловский мятеж, армия, только что потерпевшая поражение, клеймилась и забрасывалась грязью, изображалась в виде деморализованной, трусливой и разбойничьей банды.
И надо ли удивляться, что неправильно оклеветанная в глазах народа армия, чувствуя, что она теряет доверие народа, должна была потерять веру и в свои собственные силы. Корниловский мятеж показал, для чего нужен был этот систематический поход против демократизации армии. Политика зигзагов не могла содействовать ни укреплению доверия солдатских масс к правительству, ни выра
158
ботке понятий о дисциплине и о гражданском долге в демократической стране»165. Теперь же, говорил Мартов, необходимость коренных реформ была осознана и высшими представителями военного ведомства. Подтверждалась необходимость твердого политического курса. Тем не менее оратор сомневался, что эти реформы будут проводиться вообще или, во всяком случае, достаточно последовательно Временным правительством.
Интернационалисты сомневались, что власть, основанная на коалиции с теми, кто признавал программу Л.Г. Корнилова, сможет последовательно проводить демократические реформы армии. Они опасались, что уклон в сторону особой заботы об обеспечении порядка в тылу не затушевал бы «ясных политических основ», положенных генералом А.И. Верховский в основу своих программ. «Для того, чтобы была возможна работа по демократизации армии, нужно внушить солдатам уверенность, что они отражают врага за ту землю, которая обещана им революцией, что ни одного лишнего дня войны не будет. Русская армия будет демократическо-респуб-ликанской или ее вовсе не будет, а все попытки вернуться частично к планам Корнилова являются фактами разложения армии и подрыва ее боеспособности»166.
От имени фракции меньшевиков-интернационалистов Ю.О. Мартов огласил формулу перехода к очередным делам, в которой, после повторения основных тезисов его речи, говорилось: «Временный совет республики признает необходимым радикальную чистку командного состава с удалением из армии и Ставки всех контрреволюционных элементов, демократизацию командного состава и штабов путем укрепления армейских организаций, предоставления им права отвода и аттестации лиц командного состава, развитие институтов и комиссаров, с предоставлением центральному органу революционной демократии контроля над их деятельностью, подчинение всех особых воинских частей общему демократическому режиму армии, немедленную отмену смертной казни и восстановление в правах всех заключенных приговорами военно-революционных судов, которые совершили нарушение дисциплины по идейным мотивам, производство расследования по делу Корнилова в полном объеме, с преданием обвиняемых суду на общих основаниях для преступлений, совершенных в районе военных действий, взятие на себя Временным правительством инициативы предложения всем воюющим странам немедленно начать переговоры о заключении общего мира, с одновременным провозглашением перемирия на всех фронтах и приглашением союзных правительств присоединиться к этой инициативе Российской республики»167.
Таким образом, даже в отсутствие большевиков конфронтация в Предпарламенте двух основных непримиримых политических бло
159
ков — правых и левых — сохранялась. Преследуя прямо противоположные цели, они (революционные демократы в особенности) не шли на компромиссы. Конструктивная работа временного парламента с первых дней его работы фактически была невозможна.
После Ю.О. Мартова выступил министр-председатель А.Ф. Керенский. Речь его, произнесенная с большим подъемом, часто прерывалась аплодисментами и была заслушана с глубоким вниманием. Сначала аплодировали преимущественно на правых скамьях и в центре, а затем аплодисменты все чаще становились общими, если не считать небольшой группы интернационалистов, остававшихся спокойными168. По другим отзывам, в речи верховного главнокомандующего часто звучали истерические ноты, делавшие пафос оратора больше похожим на крик отчаяния, чем на голос твердой решимости. При снятии с этой речи лирических покровов и суммировании ее делового содержания получался итог малоудовлетворительный169.
Керенский перечислил задачи и цели, поставленные армии и флоту «с начала революции до настоящих дней»: сохранение чести, независимости, свободы и чести российского государства, охрану завоеваний революции и нового демократического строя от всяких покушений, откуда бы они ни исходили. Временное правительство полагало, что вооруженные силы российского государства могли только служить всему народу. Навязывание армии охраны интересов имущих классов никогда не преследовалось и ни в какой степени не вменялось в обязанность армии. В равной степени для Временного правительства и верховного командования было неприемлемо предоставление армии возможности служить задачам и целям меньшинства, хотя бы демократического, которое пожелало бы физической силой навязать свою волю. Временное правительство радо было засвидетельствовать, что армия в целом навсегда перешла на сторону свободного народа и служила государству и демократии.
Пытаясь угодить одновременно всем, Керенский, естественно, не мог избежать политического словоблудия. Не отдавая себе в этом отчета, он приписывал армии мифические заслуги, поскольку невозможно было соблюсти в равной степени интересы «свободного народа, государства и демократии» уже хотя бы потому, что они часто оказывались в полном противоречии друг с другом. К числу таких проблем, как отмечалось выше, относился, например, вопрос о мире.
Министр-председатель опровергал тезис о том, что революция началась восстанием солдат против командного состава. Он свидетельствовал, что бескровная гибель в несколько дней династии и быстрое завершение борьбы со старым режимом было результа-
160
том того, что в целом старая власть не нашла себе поддержки и в командном составе.
«И, я думаю, каждый действительно преданный идеям свободы демократии общественный деятель должен гордиться тем, что в решительный момент идея свободы и блага государства имели на своей стороне целиком всю русскую армию, за ничтожными исключениями (Аплодисменты справа). Я должен с негодованием отвергнуть сделанное отсюда заявление, будто когда-нибудь, где-нибудь люди, связанные со старым режимом и служившие ему, после революции оказались под покровительством революционной власти. Великой гордостью и заслугой демократии является то, что в русской армии почти не было случаев предательства и тайной борьбы за восстановление старого строя. (Аплодисменты справа и в центре, возглас слева: "А Савинков?") Я говорю, за немногими исключениями, и к этому вопросу вернусь. Не только от своего имени, но и от имени армейских демократических организаций я могу сказать, что в огромной массе как командный состав, так и солдатская масса не вызывают никаких сомнений в смысле преданности новому строю»170.
Вместе с тем Керенский признал, что в солдатской массе после переворота многие преступления старого режима были просто связаны с самой формой офицеров. Поэтому всякий офицер, а в некоторых местах в тылу и всякий интеллигент брались под подозрение и по необоснованным подозрениям неоднократно из армии изгонялись люди, которые, по выяснении обстоятельств, возвращались обратно в армию и больше никаких подозрений не вызывали. Такую же ошибку, по мнению Керенского гораздо менее простительную, совершали и лица командного состава, которые во всякой военной организации видели нечто подозрительное и относились к ней недоброжелательно, сомневаясь в том, что эти организации могли иметь своей целью укрепление боевой мощи армии, а не ее разрушение.
Керенский говорил о людях, враждебно относившихся к общественным организациям в армии, для которых организация комитетов, комиссаров была неприемлема. «Задача, которую поставил я себе, на осуществление которой я уполномочен Временным правительством, заключается в том, чтобы правильно организовать армию на началах согласованной работы командного состава и войсковых комитетов и комиссаров. Моя программа, которая есть и программа военного министра, работающего со мной в полной солидарности, будет неукоснительно проводиться мной и дальше. То, что называется корниловщиной — была попытка организованной группы справа, но группы ничего общего не имеющей со старой династией. Эта группа поставила себе задачей введение режима
11. Руднева СЕ.
161
жестокой железной руки, режима диктатуры. Но эта попытка была не первой. Первая попытка диктаторской власти происходила 3-5 июля (аплодисменты в центре) во время горячих боев на фронте. Тогда также не подумали люди о том, что, поднимая восстание в Петрограде, не открывают ли они двери на фронте нашему врагу. И тогда Временное правительство, как и в отношении генерала Корнилова, не могло сказать, что эти люди сознательно открыли ворота для Вильгельма. Тем не менее результатом этого движения было ослабление организма страны и величайший удар по боеспособности армии»171.
Министр-председатель считал величайшей заслугой Временного правительства победу над обеими попытками установления диктаторской власти. В момент опасности вокруг правительства объединились самые широкие круги русской демократии, все население Российской республики содействовало борьбе с движением, угрожавшим свободе172. Керенский, стремясь к большему эффекту, доверительно сообщал о том, что самые решительные меры были приняты в то время, когда еще о самом движении никто не знал. Он утверждал, что обе стороны, ставившие интересы меньшинства выше интересов страны и всего народа, одинаково потрясали и ставили под удары самое бытие свободной революционной России.
Не соглашаясь с высказыванием генерала Алексеева о потере армией в окопах чести и совести, верховный главнокомандующий заявлял, что армия чести и способности бороться и умереть за страну и свободу не потеряла. «Русская армия морально не разложилась, как думают те, кто не чувствует нового дуновения жизни, нового духа, который охватывает постепенно все слои русского населения. Это не значит, что я не подтверждаю тяжелой картины, которую можно наблюдать сейчас в армии. Не нужно для этого раскрывать даже донесения начальников. Мы и так слишком откровенны и с нас поэтому слишком много спрашивают и слишком много требуют. Но ведь никто не придет сюда и не скажет, что кроме вас и мы не сделали всего. И у нас есть недостатки <.. .> Революция получила армию разложившуюся, и члены Думы должны вспомнить, какие цифры дезертиров нам называли <...> Временное правительство, которое меняется в составе, когда кто-нибудь не в силах больше нести тягот управления государством, но которое всегда едино, сильно только силой правды и служения государству
174
до последних сил»1 .
А.Ф. Керенский счел нужным ответить и на утверждение Ю.О.Мартова о том, что приближение мира было заторможено. По мнению министра-председателя, торжество мира задержали силы, разлагавшие боеспособность армии и продолжавшие работу старого режима. Он напомнил членам Совета республики об энергичной
162
борьбе подлинных представителей русской демократии и революции в тылу и на фронте против тех элементов, которые бессознательно, в силу недостаточной политической подготовки прямолинейно шли к определенной задаче, вызывая ускоренное разложение армии. Военная власть действовала тогда в полном единении с демократическими организациями. Вместе они боролись с братанием, с призывом не исполнять приказы, против превращения идейной борьбы на фронте в защиту шкурных интересов, «в которой подонки армии соединились со служителями старого режима, жандармами и городовыми. И тогда еще военные власти не прибегали к репрессиям. Я, как военный министр, призывал подумать об исторической ответственности и не вести русской революции к разложению, а войну к новой затяжке и позорным последствиям для России»174.
Увлекаясь деталями, оправдываясь, самообольщаясь, Керенский демагогично утверждал, что говорит от имени огромного большинства демократии, волю которого он всегда стремился представлять. По его словам, когда вкралось сомнение в правильности революционных принципов организации армии, люди, вместо того, чтобы возложить ответственность на небольшие группы, перенесли эту ответственность на весь новый строй и стали искать пути спасения в новых формах управления государством.
К заслугам Временного правительства Керенский причислял введение по требованию командного состава, комиссаров, местных армейских организаций военно-революционных судов и смертной казни. Своей задачей правительство считало также разъяснение людям, не понимавшим или не желавшим понять, что уничтожить в армии авторитет армейских организаций и комиссариата невозможно. «Из Петербурга никогда не было никаких телеграмм о массовом преследовании комитетов. Это совершенная ложь. Если в числе лиц, совершивших калужский погром или другие эксцессы, были и комитетчики, конечно, они были арестованы. Но, я думаю, что требование об аресте таких комитетчиков предъявлялось, прежде всего, самими армейскими организациями»175.
Министр-председатель и верховный главнокомандующий считал, что, наравне с командным составом, все разумное сплотилось в армии против анархии. Он отметил, что за анархию и погромы ответственность падала не на темные солдатские массы, а на тех, кто их развращал. «Слишком много наболело у солдат от прежнего режима. Слишком много следов этого режима. Слишком много невежества и произвола оставил он. Я счастлив заявить, что в настоящее время ни на одном фронте, ни в одной армии вы не найдете руководителей, которые были бы против той системы управления армией, которую я проводил в продолжении четырех месяцев.
Необходимо раз навсегда покончить с легендой о том, что огромная часть офицерского состава предана контрреволюции и врагам русской свободы. Это дает нам возможность надеяться, что нам удастся принять ряд мер, которые положат предел наступлению врага»176.
Керенский считал реальными пути к восстановлению армии, стремясь вернуть настроения и возможности работы, существовавшие хотя бы до корниловского выступления. Тогда доведение организации армии до конца могло бы состояться. Всем, стремившимся к скорейшему прекращению войны, оратор напоминал, что пока Россия не будет обладать армией, внушающей достаточное уважение ее врагу, это желание будет далеко от осуществления. Он призывал спокойно работать над реорганизацией и созданием подлинно демократической революционной армии.
Всем свидетелям выступления Керенского было ясно, что избранный им метод воздействия на дух и волю армии оказался бессильным. Суть его состояла в попытке увлекать воинские массы пламенным красноречием. Ораторское вдохновение должно было зажигать души солдат высоким порывом, из которого вырастала бы добровольная дисциплина, столь могущественная, что войска без всякого внешнего принуждения сохраняли бы стойкость воинской организации в тылу, в окопах, под ураганным огнем неприятеля, несмотря на разлагающую пропаганду дезорганизаторов, нетерпеливых, а иногда и лживых миролюбцев и антимилитаристов. «Практика показала, что в обстановке реальной солдатской массы, какою располагает Россия в данный момент, проповедь дезорганизаторская достаточно убедительна, чтобы сводить на нет плоды самой горячей организаторской пропаганды. И тем не менее мы сегодня убедились, что верховный главнокомандующий остается верным своему методу»177.
Мобилизовав всю силу красноречия, Керенский стремился во что бы то ни стало продлить период своего пребывания на высшем посту государства. Все остальное, и в том числе судьба страны, интересовало его только как средства сохранения личной власти. Отсюда — беспринципность, бесконечное маневрирование, желание казаться своим для левых и правых, а по сути — стремление уйти от проблем и оставить все как есть, не заботясь о последствиях. Четко прослеживалась также тенденция поучать всех окружающих. «Если здесь присутствующие представители демократии скажут своим избирателям, что во имя революции нужно немного потерпеть, если эти элементы заставят организованную демократию прийти на помощь армии, если представители более либеральных цензовых элементов заставят те круги, которые к ним прислушиваются, снова больше поверить в революцию, в ее силу и в силу
164
армии, если эти представители придут снова не только со словами, разоблачающими ужас падения, но и будут указывать также на возможность возрождения, на веру простого, измученного, невежественного, в прошлом обкраденного, изъеденного вшами, залитого водой, грязного, несчастного, но прекрасного русского солдата; если все придут сюда со всем даром своей души, если вы вспомните, что это не слова, что погибает страна, если вы все вспомните об этом и забудете о прошлом хоть на один месяц, если вы подумаете о том, что у нас есть общая родина и в будущем свобода, в которую мы входили с таким торжеством великих идеалов, — то может быть этот подъем создастся, и мы вернемся на мировую сцену с влиятельным и решительным голосом и скажем: мы имеем силу, и мы кончаем эту войну»178.
На этой пафосной ноте А.Ф. Керенский закончил свое выступление, вызвав, как сообщалось, бурные аплодисменты на всех скамьях.
Дальнейшие прения откладывались до следующего заседания, назначенного на 12 октября. Перед закрытием заседания слово для внеочередного заявления было предоставлено представителю фракции меньшевиков-интернационалистов Волкову. Он сказал, что за семь месяцев революции власть, основанная на коалиции с цензовыми элементами, обнаружила свое банкротство, полное бессилие вырвать Россию из объятий губительной войны и справиться с разрухой во всех областях народной жизни. Во имя своекорыстных классовых интересов цензовые элементы внутри правительства и в стране делали все, чтобы затягиванием войны задержать дальнейшее развитие революции. В заявлении отмечалось также, что политика планомерного саботажа и обессиливания революции неизбежно вела к усилению дезорганизации в тылу и на фронте, к подрыву доверия обманутых в своих ожиданиях народных масс, к росту анархии и распаду. Тем не менее большинство организованной демократии не нашло в себе решимости взять всю власть в свои руки, чтобы положить конец политике соглашения с контрреволюционной буржуазией.
Результатом капитуляции большинства организованной демократии, — считали меньшевики-интернационалисты, — стало воссоздание коалиции на условиях фактического «возобладания» контрреволюционных кадетско-корниловских элементов, «на началах сохранения безответственного правительства при ублюдочном законосовещательном предпарламенте. Ввиду создавшегося положения значительная часть рабочего класса повернулась спиной к этому предпарламенту и ищет выхода на таком пути, который может стать опасным для самих судеб революции. Предостерегая рабочих от этого пути, мы, меньшевики-интернационалисты, оста
165
емся во Временном совете Российской республики (Шум, смех) в твердом убеждении, что временный упадок революции неизбежно сменится новым подъемом. Мы остаемся в Совете, видя в нем одну из арен открытой классовой борьбы, на которой социал-демократы имеют возможность бороться за интересы революции против цензовых элементов и этим отрывать отсталые слои демократии от коалиции с буржуазией»179. Это заявление интернационалистов вызвало в полярно настроенном зале как смех, так и аплодисменты.
Тогда же, 10 октября, после заседания Совета республики, в Мариинском дворце состоялось закрытое заседание Комиссии по обороне, на котором Временное правительство пожелало сделать сообщение о состоянии обороны страны. На заседании присутствовали министр-председатель и верховный главнокомандующий А.Ф. Керенский, военный министр А.И. Верховский, начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Н.Н. Духонин, командующий войсками Московского военного округа полковник Рябнов и другие высшие военные чины. С большим докладом на заседании выступил начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Духонин. Сообщалось, что его выступление было выслушано с напряженным вниманием180.
Кроме начальника штаба верховного главнокомандующего с объяснениями выступил помощник начальника штаба г. Вырубов. Членами Совета республики были предложены представителям правительства многочисленные вопросы, на которые отвечали министр-председатель А.Ф. Керенский, начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Н.Н. Духонин и военный министр А.И. Верховский. Заседание комиссии было многолюдным. Кроме членов комиссии на нем присутствовали многие члены Предпарламента, не входившие в состав комиссии.
В связи с выступлением 10 октября в Совете республики адмирала Д.Н. Вердеревского газеты рассказывали, что еще 15 марта, т. е. в то время, когда военным министром был А.И. Гучков, адмирал Вердеревский вместе с адмиралом Развозовым, нынешним командующим Балтийским флотом, и капитаном Пилкиным, нынешним помощником военного министра, прислали за общей подписью в Морское министерство телеграмму, в которой настойчиво указывали, что единственный выход из создавшегося положения — передача всей власти в руки Советов рабочих и солдатских депутатов. А.И.Гучков велел тогда эту историческую телеграмму пришить к делу181.
Между тем стало известно, что трения во фракции меньше-виков-объединенцев привели в конце концов фракцию к расколу. 26 меньшевиков-интернационалистов выделились и выбрали соб
166
ственное бюро, в которое входили И.С.Астров (Повес), А.С.Мартынов (Пикер), Н.Н.Суханов (Гиммер), СЮ.Семковский (Бронштейн), О.А. Ерманский (Коган)182. Противоречия между оборонцами и интернационалистами проявились еще в Петроградском комитете социал-демократической партии, так как при составлении списков в кандидаты Учредительного собрания интернационалисты отказались внести в список Н.С Чхеидзе. Во Временном совете Российской республики оборонцы стали на точку зрения необходимости защиты коалиционного правительства. Интернационалисты же являлись противниками всякого соглашательства.
10 октября состоялось организационное заседание Комиссии по обороне. Председателем комиссии был выбран СФ. Знаменский (народный социалист), товарищами председателя М.И. Скобелев (социал-демократ) и А.И. Шингарев (кадет)183.
Сообщалось, что в состав кооперативной группы Совета Российской республики входили 18 человек. Председателем бюро группы был избран Н.В.Чайковский184.
Появилась информация, что в одном из ближайших заседаний образовавшийся блок национальных групп намеревался внести запрос о событиях в Туркестане185. Министр труда К.А. Гвоздев, только что вернувшийся из поездки в Баку, рассказывал, что жизнь в нефтепромышленном районе постепенно налаживалась. Трения между рабочими и предпринимателями удалось сгладить.
Стало известно, что члены Совета республики - евреи решили относительно всех своих выступлений по еврейскому вопросу совещаться совместно186.
В откликах, последовавших на второе заседание Временного совета, отмечалось, что оно выдвинуло вопросы огромной важности для выяснения современного положения и политического курса коалиционного правительства. Самым неотложным и животрепещущим был вопрос о состоянии обороны страны и о поднятии боеспособности армии. На эти главнейшие вопросы страна имела право ждать ответа от правительственных выступлений 10 октября. Увы, сетовали участники и свидетели заседания, этих ответов не прозвучало187. Три министра, в руках которых было сосредоточено дело обороны страны, по необходимости затрагивали упомянутые выше коренные вопросы. «Но уже в том, как они их затрагивали, проявилось желание правительства считаться не столько с существом вещей, сколько с тактическими условиями политического момента. Еще ярче сказалась обязательность для говоривших членов правительства считаться с определенными партиями в самом содержании даваемых ответов»188.
Могла ли страна рассчитывать на поднятие боеспособности армии? Вот первый вопрос, оставшийся без прямого ответа. Между
167
строк, в тоне говоривших звучала большая неуверенность и скептицизм. Но в ораторских заключениях речей, в оговорках ярко звучал официальный оптимизм, обусловленный официальной верой в действенность предлагавшихся средств. Плохо скрытая неуверенность свидетельствовала об исключительно официальной вере в успех и условности исходных точек зрения, официальных партийных позиций, хорошо известных и понятных выступавшим. Не прозвучало ничего нового, что двинуло бы дело сразу, с энергичной быстротой, диктуемой молниеносным темпом событий.
Хуже других, судя по отзывам кадетов, прозвучала речь военного министра, в которой уклончивость, противоречие между оптимистическими формами и пессимистическим содержанием, между фразой и делом были особенно заметны189. Он вплотную подходил ко всем темам: поднятие дисциплины в армии, командный вопрос, анархия в тылу, отношения тыла и фронта. Однако прав был генерал М.В. Алексеев, заметивший, что программа военного министра впервые была намечена еще в июле. В речи генерала А.И. Верховского присутствовали только заголовки этой программы. Готовность правительства добиваться претворения ее в жизнь была сомнительна, поскольку с июля по октябрь осуществление этой программы не продвинулось ни на один шаг.
Ответ на вопрос, что этому мешало, прозвучал в полемике А.Ф.Керенского с Ю.О.Мартовым. Интересно, что в своем ответе министр-председатель оправдывался, исходя из точек зрения своих противников слева. Доказывая, что поступал всегда в соответствии с позициями любой партии «революционной демократии», он лишь изредка позволял себе отмежеваться от «крайних из крайних», упрекая их в «невольном» содействии врагам и контрреволюции, в «субъективном» фанатизме и в «объективном предательстве». Такая озабоченность самооправданием перед левыми лишила речь Керенского всякой конкретности и доказательности. Утратив контакт с реальной действительностью, министр-председатель оказался во власти фразы и обязательного для данного момента официального лицемерия190.
Это привело к тому, что действительные средства лечения военного распада сделались органически невозможными. По многим обмолвкам можно было судить, что и Керенскому, и генералу Верхов-скому эти средства известны, так как они слишком элементарны. «Но... генерал Верховский, подходя к ним, немедленно останавливался, ставил многоточие и неизменно заявлял: только вы, господа народные представители (он так и величал членов совета «народными представителями», что вызвало ряд замечаний с мест), можете нас, правительство, уполномочить на применение этих средств. Излишне прибавлять, что во всех этих случаях военный министр
168
разумел средства принудительные»191. Однако уже у морского министра, как отмечалось выше, эти средства превратились в водворение «добровольной дисциплины», под которой, видимо, неопытный оратор разумел дисциплину сознательную.
Коренную трансформацию претерпели взгляды А.Ф. Керенского. Увлеченный политической задачей, он окончательно отверг принудительные средства, которые поддерживал еще недавно на московском Государственном совещании 12-15 августа, заявив, что между ним и Л.Г.Корниловым нет принципиальных разногласий. Теперь министр-председатель решительно отмежевывался от всего, что тогда признавалось единственным путем для восстановления боеспособности армии. Эта программа объявлялась «старым путем», который необходимо навсегда бросить. Керенский активно подхватывал заявление, что русская армия — самая свободная и может быть излечена такими «лекарствами», которые никогда не употреблялись ни для каких других армий в мире. Имелось в виду дальнейшее, уже систематическое, применение тех самых приемов, которые еще совсем недавно единодушно признавались приемами, приведшими к развалу армии. А.Ф. Керенский обрадовал Предпарламент сообщением, что программа военного министра — его собственная программа и теперь, после произведенных им перемен, новый состав офицерства вполне с его программой согласен.
Учитывая полярные настроения членов Предпарламента, вполне очевиден был разброс мнений по всем обсуждавшимся вопросам. На кадетов, по их отзывам, второе заседание произвело весьма тяжелое впечатление. Перспективы поднятия боеспособности армии выглядели еще менее оптимистическими, чем раньше192.
10 октября 1917 г. состоялось также заседание фронтовой группы Совета Российской республики, на котором присутствовали Я.Б. Печерский, М.С. Бинасик (Новоседский), Т.В.Леонтьев, Б.Ф.Соколовский, Б.В. Безобразов, А.М.Кожевников, Н.А.Афиногенов, А.Д. Малевский, B.C. Венгеров, Г.Е. Нагаев. В ходе прошедшего обсуждения было постановлено образовать во Временном совете Российской республики военную группу, в которую, в качестве ядра, вошла бы фронтовая группа. В соответствии с постановлением солдатской секции, в бюро военного отдела Центрального исполнительного комитета от фронтовой группы были избраны Малевский, Леонтьев, Кожевников и Соколовский. Членами сеньорен-конвента Совета Российской республики стали Малевский и Венгеров. Было избрано временное бюро фронтовой группы в составе трех лиц: Кожевников, Афиногенов и Соколовский193.
Сообщения о настроениях в армии поступали в Петроград постоянно. 12 октября, в частности, в телеграмме на имя министра-председателя Временного совета Российской республики, ЦИК Со
169
вета рабочих и солдатских депутатов, представитель 10-й армии товарищ председателя армейского комитета X. Рубинштейн сообщал: «Моральное и физическое состояние армий ухудшается, с каждым днем положение становится все более безнадежным. Тыл покинул армию. Запасы хлеба и продуктов питания истощаются. Надеяться на планомерную доставку из внутренних районов вряд ли возможно, реквизиция хлеба в тылу встречает враждебное отношение. Во всех слоях и классах населения властвуют лишь эгоистические принципы. Промышленные круги, не считаясь с народным бедствием, взвинчивают цены на продукты потребления, умышленно тормозят осуществление и проведение в жизнь налогов, которые должны нести. Интенсивность труда рабочих на заводах понижается. В деревнях хищения, грабежи, уничтожают инвентарь. Кругом произвол. В городах погромы. Воззвания правительства и демократических организаций ни к чему не приводят. Нет реальных сил, которые положили бы предел развалу. Многие солдаты являются не только пассивными зрителями, но зачастую непосредственными пособниками и виновниками погромов. Мы, представители 10-й армии, находим, что все эти пагубные явления влияют на настроение солдат фронта, не надо забывать, что они оставили в тылу родных, близких необеспеченными, семьи их голодают и находятся под угрозой насилий и погромов. При таком положении вещей действующая армия теряет последнюю веру в тыл.
Настала осень, впереди зима. Сапог нет, теплых вещей мало. Физическая усталость большая, а замены людьми нет. Приходившие из тыла в малом количестве пополнения плохо обучены, развращены и внесли лишь дезорганизацию, чем подорвали последние силы армии. Большинство не бывших на фронте продолжает оставаться в тылу в твердой уверенности, что лишь те, кто отдал и продолжает отдавать последние силы должен защищать фронт. В тылу предатели, изменники свободы и родины ответственности не несут. Моральный суд для них не существует, а законы и распоряжения Временного правительства ими дискредитируются, обязанностей гражданского долга для них нет. Каждый день приносит новые тяжелые испытания. Каждый день приносит новые беды и новые территориальные потери. Флот сражается геройски, напрягает последние усилия в неравной борьбе с противником более подготовленным и количественно превосходящим во много раз. Армия на севере выносит натиск врага и ждет подкреплений. А из солдат тыла одни продолжают заниматься торгашеством, а другие примкнули к погромным толпам. Терпение солдат на фронте истощается. Слышны стоны погибающих во имя всеобщего мира, погибающих без поддержки. Войсковые организации бессильны и не в праве удерживать голодную, раздетую и количественно слабую армию на
170
фронте. И если тыл и Временное правительство не в состоянии помочь армии, то надо иметь мужество в этом сознаться. Во внешней политике пора положить конец отвлеченным рассуждениям о мире, необходимо стать на почву активной борьбы за мир и определенно формулировать условия, приемлемые для демократии всего мира. Лишь надежда на скорый мир и уверенность восстановления порядка в тылу могут создать те условия, при которых армия будет напрягать усилия для защиты родины и свободы»194.
12 октября 1917 г. президиум Временного совета Российской республики предложил Совету республики поручить комиссии личного состава проверить, по возможности, в самом непродолжительном времени полномочия членов Временного совета и передать на заключение той же комиссии поступавшие в Совет республики ходатайства общественных и политических организаций о предоставлении им мест во Временном совете195.
В состав Совета старейшин Предпарламента были, в частности, избраны: от фракции социалистов-революционеров — А.Р. Гоц, Б.Н.Зензинов, В.А.Карелин, М.А.Натансон, Д.С. Розен-блюм, В.И.Сизиков и В.М.Чернов; от меньшевиков — Б.О.Богданов, С.А. Вайнштейн, Д.А. Дан и др.; от народных социалистов — М.Е. Березин и В.Н. Ферри; от меньшевиков-интернационалистов — Ю.О. Мартов и В.Е. Мандельберг; от группы бунда — Р.А. Абрамович; от кооперативной группы — Н.В. Чайковский; от группы общественных деятелей — И.Н.Сахаров; от торгово-промышленной группы — Н.Н. Кутлер и от фракции народной свободы — П.Н.Милюков, М.М. Винавер, Ф.И. Родичев и А.И. Шингарев (заместитель М.С. Аджемов)196.
13 октября министр-председатель и верховный главнокомандующий А.Ф. Керенский выступил в Предпарламенте с речью о планах эвакуации правительства из Петрограда в Москву и о разгрузке Петрограда. Полагая, что зимой обстановка в Петрограде позволит Учредительному собранию приступить к работе, Временное правительство не исключало осложнения ситуации весной. Поэтому оно должно было срочно приступить к проведению в жизнь плана постепенной эвакуации из Петрограда учреждений, не связанных с основными функциями управления и законодательствования будущего, чье отсутствие в центре политической и государственной жизни страны не могло бы отразиться вредно на деле и повлиять на успешный ход работ.
Керенский считал, что Временное правительство должно было, не разрушая и не потрясая без надобности основ государственного управления, ввиду создавшихся условий, готовиться к такому положению, «при котором, если бы пришлось перенести весной центр государственной жизни в другое место, это перенесение произо
171
шло бы с наименьшим перерывом в правильной работе государственного организма и с наименьшей потерей времени и затратой энергии, а также с полным исключением всякой паники и всякой суматохи в направлении и работах государственного механизма. Это особенно важно в условиях нашей государственной жизни, когда только что родившийся и столь еще молодой и хрупкий аппарат нашей государственности столь легко подвержен самым внезапным, неожиданным, но очень серьезным колебаниям и потря-
147
сениям»1 .
Таким образом, Временное правительство предполагало подготовить на случай необходимости в Москве достаточно помещений и удобные условия работы для Учредительного собрания и центральных органов власти, если такой переезд потребовался бы по условиям весенней кампании. Тем временем, эвакуация из Петрограда государственных учреждений, не связанных теснейшим образом с правильным функционированием Временного правительства, а в ближайшем будущем и Учредительного собрания, уже началась и должна была продолжаться.
Кроме вопроса об эвакуации, понимавшемся в узком смысле слова как переезд учреждений государственной важности, был еще и другой вопрос — о разгрузке Петрограда. Подробнее о том и другом должен был рассказать министр призрения, заведующий эвакуацией и разгрузкой Петрограда. Керенский отметил только, что эти две стороны работы между собой различались по своим задачам. Разгрузка Петрограда стояла вне всякой зависимости от того, приблизится ли весной или зимой фронт неприятеля ближе к Петрограду, и была вызвана сложным положением транспорта и, следовательно, продовольственного снабжения столицы и всего северного района, трудностями подвоза всех необходимых предметов для отопления и работы всех как правительственных, так и общественных, частных предприятий, связанных с промышленной и заводской деятельностью. Из всех фронтов и районов России в наиболее трудном положении, по условиям транспорта и местным условиям, находился именно северный район и все местности, окружавшие Петроград, в особенности Прибалтийский край, русский северный край и Финляндия. Поэтому разгрузку, т. е. уменьшение тягости и нормы подвоза, необходимых для этих районов, Временное правительство считало задачей совершенно неотложной.
Правительство, вместе с тем, полагало, что общественное мнение не должно было эвакуацию и разгрузку превращать в вопросы тревожные, будирующие население, переносить их в плоскость политической борьбы. Наоборот, раздавались призывы внушать и разъяснять населению необходимость всяческого содействия в этих
172
мероприятиях, стремиться к успокоению и благоприятному выходу из сложного положения, сложившегося на севере России, избавляться от опасных предрассудков и волнений. Населению страны и столицы предлагалось с большим вниманием следовать обращению Временного правительства о возможном сокращении количества приезжающих в Петроград и увеличении уезжающих на всю зиму из столицы. Все, что могло по своим материальным условиям устроиться в районах, не требовавших подвоза питания, — говорил Керенский, — все это должно было по своему патриотическому долгу, стремлению облегчить задачи обороны и жизни государства по возможности покинуть Петроград, для дел и развлечений в такой массе, как тогда, не приезжать. Несмотря на все меры, принятые Временным правительством, количество уезжавших никак не могло превысить число приезжавших в Петроград.
Заканчивая свои объяснения перед Советом республики, Керенский категорически подчеркнул, что цель предпринятых действий состояла в укреплении, расширении условий обороны столицы, так как ни при каких условиях страна не смогла бы смириться с хотя бы временной сдачей центра управления государством198.
Представителями различных групп Предпарламента признавалось необходимым образование постоянного большинства, определенного центра в нем, чтобы работа временного парламента могла быть продуктивной. По мнению центральных групп Совета республики, коалиция в нем должна была соответствовать коалиции во Временном правительстве, и входить в нее следовало тем же группам, которые вошли в состав правительства. Некоторые представители Предпарламента, соглашаясь с необходимостью создания работоспособного большинства, полагали, однако, что советский центр должен был быть с уклоном влево, так как две трети Совета республики составляли представители левых групп. Сторонники создания коалиции в Предпарламенте на основах построения коалиции во Временном правительстве считали образование такой коалиции возможной только в том случае, если цензовые элементы пойдут на серьезные уступки199.
16 октября 1917 г. социал-демократическая фракция меньшевиков Всероссийского совета Российской республики внесла на обсуждение временного парламента законодательное предложение (за подписью 30 членов Временного совета) о борьбе с погромным движением и другими нарушениями революционного порядка. Предположение готовилось в соответствии со ст. 15 Положения о Временном совете Российской республики. Первыми тремя подписавшимися были Ф.И.Дан (Гурвич), Гольдман, М.И.Скобелев. В объяснительной записке к этому законодательному предположению меньшевики выражали глубокую обеспокоенность фактами наси
173
лия, грабежей, убийств и других нарушений неприкосновенности личности, призывая к принятию решительных мер борьбы с этим явлением, нарушавшим порядок в государстве «в критический момент нашествия врага извне и коренной перестройки политических и социальных отношений внутри страны»200.
Предлагалось создать на местах авторитетный орган — Временный комитет общественной безопасности, опиравшийся на содействие правильно организованных демократических масс и способный вернуть вверенную ему местность к спокойной гражданской жизни и правовому созиданию новых форм государственного и общественного уклада жизни. Эти органы опирались бы в первую очередь на местные городские и земские самоуправления, имели бы право объявления местностей на исключительном положении. В такой орган вошли бы также по должности местный комиссар, командующий войсками округа, или начальник гарнизона, местный прокурор палаты или суда, или их заместители. Предусматривалось включение в состав этих органов и представителей местных революционных демократических организаций — Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, профессиональных союзов и кооперативов или районных комитетов снабжения.
Временным комитетам общественной безопасности подчинялись бы все местные военные и гражданские власти. Им предоставлялось право иметь в своем распоряжении военную силу, производить аресты, обыски и реквизиции, брать под свое руководство частные предприятия и принимать все прочие меры, необходимые для прекращения беспорядков. По миновании чрезвычайных обстоятельств объявление местности на исключительном положении отменялось бы и временные комитеты общественной безопасности подлежали упразднению по постановлению или органа местного самоуправления, объявившего местность на особом положении, или Временного правительства.
Внося это законодательное предположение на обсуждение Совета республики, меньшевики просили признать его спешным и поставить на повестку следующего собрания вопрос о желательности.
16 октября министр продовольствия С.Н. Прокопович выступил в Предпарламенте с речью о проекте мероприятий Временного правительства в связи с тяжелым финансовым положением в стране. Он обосновывал необходимость создания органов власти на местах. «Уговоры действуют на людей совестливых, но совестливые люди, они вряд ли идут на эксцессы; рядом с ними везде и всюду имеются люди, потерявшие совесть. Относительно этих людей принуждение необходимо»201. Прокопович призывал прекратить анархию, на местах создать органы власти и обеспечить материальной силой для
174
защиты своих постановлений, чтобы каждому русскому гражданину гарантировать элементарные права. Без этого министр не видел возможности разрешения продовольственной проблемы и обеспечения страны хлебом.
Между тем информация о готовившемся выступлении большевиков широко распространилась по столице, став достоянием гласности для обывателей. Так, например, на имя «граждан Российского Предпарламента» поступило заявление от рабочего Трубочного завода Маркова с призывом к принятию мер против пропаганды Ленина. «Вероятно Вам неизвестно, что готовит он Петрограду на 20-е октября. Вчера я был на собрании большевиков в частной квартире и там уже по жребию распределялись богатые обители и торговцы между рабочими заводов, кому и где грабить во время беспорядков. На собрании присутствовали солдаты Петроградского гарнизона и тоже распределили районы, где, кому и что грабить»202. 17 октября 1917 г. по распоряжению Председателя Временного совета Российской республики заявление рабочего Маркова было препровождено комиссару Временного правительства над управлением бывшего Петроградского градоначальства203.
17 октября председатель Совета республики Н.Д.Авксентьев обратился к министру почт и телеграфов с просьбой о содействии в организации доставки повесток и материалов членам Предпарламента. Для этой цели требовалось обеспечить канцелярию Временного совета соответствующими перевозочными средствами, предоставляя в ее распоряжение «ежедневно по восьми лошадей с поч-
204
товыми двуколками» .
Шестое заседание Временного совета Российской республики было намечено на среду, 18 октября, на 11 часов утра. Планировались следующие мероприятия: 1. Дополнительное избрание членов комиссии: по выработке мер для укрепления основ республиканского строя и борьбы с анархией и контрреволюцией (двух членов) и в земельную (шесть членов). 2. Избрание по одному члену в комиссии: по выработке мер для укрепления основ республиканского строя и борьбы с анархией и контрреволюцией (взамен Керенского) и продовольственную (взамен Векилова). 3. Продолжение обсуждения сообщения Временного правительства о состоянии обороны государства. 4. Законодательное предположение 30 членов Временного совета о борьбе с погромным движением и другими нарушениями революционного порядка (первый подписавшийся Ф. Гурвич (Дан)) (по вопросу о направлении; ст. 15. Пол. о Bp. сов. Рос. респ.). 5. Заявление (№2) 32-х членов Временного совета об обращении к министру-председателю в порядке ст. 11 Пол. о Bp. сов. Рос. респ., с вопросом о том, предполагает ли Временное правительство внести на рассмотрение Временного совета проект положения о зе
175
мельных комитетах (первый подписавшийся Н.Суханов (Гиммер)). 6. Обсуждение сообщения министра иностранных дел по внешней политике. 7. Разъяснения министра внутренних дел на предъявленный министром продовольствия и внутренних дел, в порядке ст. 11 Пол. о Врем. сов. Рос. респ., вопрос по поводу имеющих место самочинных захватах продовольственных грузов, предназначаемых для столицы, больших городов и армии Северного фронта. 8. Обсуждение разъяснений министров продовольствия и внутренних дел на предъявленный им, в порядке ст. 11 Пол. о Врем. сов. Рос. респ., вопрос по поводу имеющих место самочинных захватов продовольственных грузов, предназначаемых для столицы, больших городов и армии Северного фронта»205.
18 октября, в среду, заседание открылось довольно поздно, около 12 часов, с запозданием даже несколько больше обычного, под председательством Н.Д. Авксентьева. После оглашения поступивших дел и некоторого изменения повестки, принятой Временным советом, секретарь огласил объяснительную записку и текст законодательного предположения о борьбе с погромным движением и другими нарушениями революционного порядка, внесенного фракцией РСДРП (объединенной). Председатель объяснил при этом, что оглашение в собрании объяснительной записки вызвано невозможностью вовремя размножить и раздать ее членам Совета.
Однако по окончании чтения записки трибуну занял кадет К.К. Черносвитов, указавший, что каждый законопроект, прежде чем слушаться по вопросу о желательности, должен быть напечатан и роздан всем. Только через 3 дня после этого его можно было включать в повестку дня. Следовательно, если он не напечатан и не роздан, соответствующий параграф указа был, безусловно, нарушен.
В связи с этим заявлением Черносвитова возникли продолжительные прения по вопросу о направлении законодательного предположения. Указания председателя на технические затруднения, срочность вопроса на тот факт, что повестка собрания соответствующей формулировкой п. 4 была утверждена общим собранием в понедельник 16 октября, не удовлетворили кадетов. Они выдвинули свои лучшие силы для вящего посрамления левых, осмелившихся пренебречь всеми тонкостями парламентской практики во имя скорейшего разрешения одного из наиболее жгучих вопросов российской действительности. Дважды выступал А.И. Шингарев, затем М.С. Аджемов, М.М. Винавер206.
Отвечая на юридические построения кадетов, Ф.И. Дан и М.И. Скобелев указывали, что пунктуальное следование Думскому наказу не оправдывалось по двум соображениям: во-первых, Положение о Временном совете в вопросе о направлении законо-
176
проектов существенно отличалось от Положения о Государственной думе; во-вторых, предложенное кадетами направление законопроекта в комиссию по вопросу о желательности значительно усложнило бы дело. Четырехэтапный способ рассмотрения проекта, предусмотренный Временным положением, в данном случае предлагалось превратить в пятиэтапный. Ф.И. Дан отметил, что именно таким способом все законопроекты левых фракций хоронились в комиссиях Государственной думы.
На баллотировку были поставлены два предложения: немедленно открыть прения по вопросу о желательности и сдать в комиссию для заключения по вопросу о желательности. Согласно требованию Наказа, слово по вопросу о направлении в комиссию было предоставлено двум ораторам «за» и двум «против». Слово «против» взяли А.А. Булат и Сорокин, «за» — М.М. Винавер и представитель группы кооператоров В.К. Иков. Голосование дало победу правой части собрания: большинством 102 голосов против 95 законопроект передавался в комиссию для заключения по вопросу о желательности. Дополнительным голосованием было постановлено, что свое заключение комиссия сделает в пятницу, 20 октября.
Затем общее собрание Предпарламента перешло к рассмотрению внесенного меньшевиками-интернационалистами вопроса Временному правительству о том, намерено ли оно внести на рассмотрение Совета республики разрабатывавшееся правительством Положение о земельных комитетах. Первым по вопросу о спешности говорил Н.Н.Гиммер (Суханов), указавший, что обсуждение Положения во Временном правительстве заканчивалось и немедленно вслед за этим Положение могли опубликовать. Таким образом, по его мнению, спешность обусловливалась самим существом дела.
Представитель фракции эсеров М.Я. Гендельман также высказался за спешность, считая, что единственно верным средством борьбы с развивавшимися в деревне беспорядками могло стать только скорейшее урегулирование вопросов землепользования.
Предпарламент единогласно высказался по этому вопросу за спешность, и слово по существу вопроса снова получил Н.Н. Гим-мер (Суханов). По его словам, основная цель правительственного законопроекта состояла в сбережении наличности земельного фонда до Учредительного собрания, но от Положения о земельных комитетах зависела также продовольственная кампания будущего года, так как только планомерное регулирование сельскохозяйственного производства могло обеспечить страну хлебом. Между тем это планомерное регулирование могло находиться исключительно в руках будущих земельных комитетов.
Кроме того, он считал, что рациональное положение земельных комитетов было единственно правильным средством борьбы
12. Руднева СЕ.
177
с анархией. Гиммер упрекал правую часть собрания и Временное правительство в том, что из всей программы 14 августа они обращали внимание только на борьбу с анархией, используя исключительно метод репрессий. «Хотя Совет и не является тем учреждением, каким он должен был быть по первоначальной мысли, возникшей в Ц.И.К. р. и с. д., но это не значит, что Совет должен идти по пути дальнейшего умаления своих прав»207. Настаивая на необходимости внесения этого вопроса, Гиммер упомянул о правах самодержавной власти, которые присвоило себе правительство. Председательствовавший Н.Д.Авксентьев, прервав оратора, заметил, что Временное правительство не присваивало себе самодержавной власти, а пользовалось суверенной властью, врученной ему революцией.
Позицию интернационалистов поддержали представитель левых эсеров А.Л. Колегаев и представитель фракции эсеров Сорокин. От кадетской фракции выступил А.А. Кауфман, указавший, что их фракция поддерживала вопрос интернационалистов, что расхождения обнаружатся, когда Совету республики придется перейти к рассмотрению самого Положения. Последним выступал представитель фракции РСДРП (объединенной) П.П. Маслов, также заявивший о поддержке фракцией этого вопроса. Прошедшим голосованием вопрос интернационалистов был принят единогласно.
Как и предусматривалось повесткой дня, далее собрание перешло к прениям по вопросу об обороне. Первым выступил Н.В. Чайковский, огласивший от имени кооперативной группы формулу перехода трудовой народно-социалистической партии, группы «Единство», крестьянского союза, партии народной свободы, радикально-демократической партии, казачьей группы, торгово-промышленной группы и некоторых из национальных групп.
В этом проекте отмечалось, что грозное положение страны диктовало напряжение моральных и материальных сил всех групп, классов и национальностей к отражению врага и защите целости и независимости родины. «Силы страны отнюдь нельзя считать истощенными. Государственная власть должна прежде всего озаботиться водворением порядка в стране и армии, упорядочением сельскохозяйственных отношений»208.
Далее в документе говорилось о необходимости регулирования взаимоотношений различных органов государственной власти, проведения твердой экономической политики, борьбы с самоуправством, самосудами и другими проявлениями анархии. Заканчивалась формула перехода приветствием действующим армии и флоту, призывом ко всем гражданам о поддержании порядка, неустанном труде, самоограничении, жертвах.
178
П.Б. Струве от имени группы общественных деятелей присоединился к формуле, оглашенной Н.В. Чайковским, указав, однако, что формулу эта группа не считает вполне удовлетворительной. Непосредственно формулу перехода левых социалистов-революционеров огласил от имени фракции Сорокин.
Последним по вопросу об обороне выступил казак Анисимов. В длинной и чрезвычайно угловатой речи он упрекал Временное правительство в том, что оно пошло по пути демагогии. Из всех министерских выступлений только в речи министра продовольствия он слышал настоящую правду. «Если правительство пойдет по этому пути и далее, оно придет к банкротству»209. Говоря о необходимости восстановления дисциплины в армии и водворения порядка в стране, оратор поддерживал метод принуждения. «Иначе народ стихийно отвернется от руководителей революционной власти и пойдет с поклоном в Тобольск. Мы же, казаки, останемся с тем здоровым русским народом, который действительно заинтересован в судьбах революции и в судьбах своей страны»210.
После речи Анисимова в заседании был объявлен перерыв. После перерыва Совет республики перешел к голосованию формул перехода по вопросу об обороне страны. Всего поступило пять формул, внесенных в следующем порядке: 1) формула меньшевиков-интернационалистов; 2) фракции РСДРП (объединенной); 3)ле-вых социалистов-революционеров; 4) Н.В.Чайковского, внесенная от имени кооперативной группы, народных социалистов и других групп; 5) фракции социалистов-революционеров211.
А.А. Булат предлагал изменить порядок голосования: первые три формулы голосовать в порядке их поступления, затем формулу перехода фракции эсеров и последней — формулу Н.В. Чайковского. Е.Д. Кускова высказалась против. Предложение об изменении порядка голосования было отвергнуто большинством 131 против 127.
Для изложения мотивов голосования народно-социалистической фракции и кооперативной группы кафедру Предпарламента занял А.В. Пешехонов. Являясь сторонниками активной внешней политики в целях скорейшего достижения мира, они находили излишним и неудобным говорить об этом в формуле перехода, касающейся непосредственно обороны. Это могло привести к появлению в армии настроений, параллельных большевистским лозунгам — о возможности достижения мира без силы оружия и не защищая родину. Далее, они были также убежденными сторонниками передачи земли трудовому народу, но упоминать об этом в формуле перехода не считали нужным, так как русская армия, состоявшая в большинстве своем из крестьян, не нуждалась ни в каком платеже, который нужно было бы ей обеспечить сначала. Немедленная передача земли земельным комитетам была невозможна. Между
тем армия могла понять такие заявления также в смысле большевистских лозунгов: что родины не надо защищать, пока земля не будет фактически передана. Будучи принципиальными противниками смертной казни, народно-социалистическая фракция и кооперативная группа не считали возможным затрагивать этот вопрос мимоходом в обсуждавшейся резолюции. Они полагали, что непродуманное отношение к этому вопросу особенно опасно, когда в стране при остановленных смертных казнях по суду происходили чуть ли не повсеместные смертные казни по самосуду. Ввиду всех этих соображений они находили для себя невозможным голосовать за те формулы, в которых имелись упомянутые пункты. При голосовании же формулы социалистов-революционеров они собирались воздержаться.
СВ. Вржосек от имени группы социалистов-революционеров оборонцев-государственников заявил, что он присоединяется к формуле Н.В. Чайковского и будет голосовать против всех остальных формул по тем же соображениям, которые привел А.В. Пешехонов.
Затем трибуну занял Ф.И. Дан, сделавший заявление от фракции социал-демократов меньшевиков. В нем говорилось, что «наша армия не представляет собою такого скопища людей, которым можно управлять, просто приказывая и не объясняя, во имя чего она борется. Поэтому, ставя перед армией ее задачи, мы считаем себя обязанными в нашей формуле сказать правду по всем вопросам, которые эту армию интересуют, и ответ на которые может вдохнуть в армию энтузиазм и моральную силу, которые нужны для того, чтобы она обороняла свое отечество. Мы считаем поэтому вредным умолчать о том, что Совет республики будет прилагать все усилия для того, чтобы скорейшее достижение мира на справедливых началах стало не только красивой фразой, а реальной задачей политики нашего правительства. В этой формуле должно быть сказано, что наша армия борется за скорейшее достижение мира»212.
Меньшевики требовали заявить в документе, что «заветные чаяния миллионов русского народа» о получении земли будут осуществлены в ближайшее время. «Наконец, мы считаем необходимым сказать, что возмутительный характер смертной казни, относительно которого официально объявлено, что он не приводится в исполнение, будет немедленно отменен»213. Они намеревались голосовать против формулы меньшевиков-интернационалистов, из-за несогласия с тезисом об обязанности правительства взятия на себя инициативы немедленного перемирия на всех фронтах. Предпочтение отдавалось перспективе открытия мирных переговоров общими усилиями — России и ее союзников. В таком виде, как предлагали меньшевики-интернационалисты, вопрос о мире можно было понять как провозглашение немедленного перемирия только на рус
180
No comments:
Post a Comment
Note: Only a member of this blog may post a comment.